Схоластика

(греч. scholasticos — школьный) — средневековая “школьная философия”, представители к-рой— схоласты — стремились рационально обосновать и систематизировать христианское вероучение. Для этого они использовали идеи античной философии (Платона и особенно Аристотеля, взгляды к-рого С. приспосабливала к своим целям). Большое место в средневековой С. занимал спор об универсалиях. Исторически С. разделяется на несколько периодов: для ранней С. (11—12 вв.) характерно влияние неоплатонизма (Эри-угена, Ансельм Кентерберийский). В пору “классической” (зрелой) С. (12— 13 вв.) господствовал “христианский аристотелизм” (Альберт Великий, Фома Аквинский). Представители поздней С. (13—14 вв.) выступали против томизма (Цунс Скот), противопоставляя ему теорию двойственной истины.. Под ударами философии Возрождения С. утратила доминирующие позиции в идеологии. Происходившие позднее (15— 16 вв.) споры между католическими (т. наз. неосхоластики, исп. иезуит Ф. Суа-рес) и протестантскими (Ф. Меланхтон) богословами в конечном счете отражали борьбу католической церкви против Реформации. С этой идейной борьбой нек-рые западные авторы связывают расцвет схоластической философии. В последующие вв. С. теряет свое былое влияние, испытывая разрушительное воздействие со стороны передовых учений философии нового времени (Декарт, Гоббс, Локк, Кант, Гегель и др.). С 19 в. начинается оживление схоластики, к-рая в настоящее время объединяет различные школы католической философии.

(греч. schola – ученая беседа, школа и лат. scholaslica – ученый) – интеллектуальный феномен средневековой и постсредневековой европейской культуры в рамках теолого-философской традиции, ставивший своей целью рациональное обоснование и систематическую концептуализацию западно-христианского вероучения.

С. проходит в сроем развитии следующие периоды:

I. Классическая (средневековая) С, в свою очередь распадающаяся на этапы:

1) ранняя С. (11-12 вв.); представители: Петр Дамиани, Ансельм Кентерберийский, Беренгар Турский (ок. 1000-1088), Иоанн Росцелип (ок. 1050-1122), Гийом из Шампо (ок. 1068-1121), Петр Абеляр, Гийом из Конша (ок. 1060 – ок. 1154), Жильбер Порретанский (1080-1154), Алан Лилльский, Иоанн Солсберийский (ок. 1115-1180) и др.

2) зрелая или поздняя С. (13-14 вв.); представители: Альберт фон Большнтедт (ок. 1200-1280), Фома Аквинский, Роджер Бэкон, Иоанн Дунс Скот, Бонавентура; Сигер Брабантский (ок. 1240 – ок. 1281), Николай Орем (ок. 1320-1382), Уилльям Оккам, Жан Буридан, Раймунд Луллий (1235-1315) и др.

II. Неосхоластика или “вторая С.” – ряд течений католической философской мысли, ориентированных на возрождение С, осуществляемое в рамках:

1) контрреформации (15-16 вв.); представители: Томмазо де Вио Гаэтанский (1469-1534), Франческо де Сильвестри Феррарский (1474-1528), Франче-ско де Виттория (1483-1515), Суарес, Габриэль Васкес (1550-1604) и др.

2) отчасти “католической реставрации” (18-19 вв.) и

3) неотомизма.

Теоретическими источниками формирования С. выступают: – византийская теология и патристика (прежде всего, сочинения Августина Блаженного), от которых была воспринята С. основная проблематика; – античная философия, прежде всего, неоплатонизм в христианской переработке (“Ареопагитики” и августиновская редакция Про-кла), от которых С. унаследовала мировоззренческую ориентацию на соединение иррационально-мистических предпосылок с рассудочностью выводов, и методологическую установку на герменевтическую работу с текстом как типовую познавательную процедуру: “вычитывание” ответов на все вопросы из соответствующих базовых текстов (Платон – для Прокла, Священное писание – для С), воспринятых как замкнутый канон; а также в равной мере – аристотелизм (сначала в изложении: “Введение” Порфирия к “Категориям”, латинский перевод с комментарием Боэция Датского и арабский перевод Ибн Рушда, затем – позднее – на базе знакомства с греческими оригиналами аристотелевских работ логико-метафизического цикла, во многом определивших системность и логицизм схоластического стиля мышления; – христианская теологическая традиция раннего средневековья, иногда рассматриваемая в качестве предсхоластики, своего рода нулевого цикла культурных усилий по концептуализации христианской веры, в рамках которого были сделаны первые шаги по направлению к систематизации и философскому обоснованию теологии: систематизация патристики Иоанном Дамаскиным (ок. 675 – до 753), энциклопедическая системность произведений Иоанна Скота Эриугены, глобальные работы “Источники, или Этимология” Исидора Севильского (ок. 560-636) и “О природе вещей” Беды Достопочтенного (672-735), аналог “О мире, или о природе вещей” Рабана Мавра (ок. 780-856) и “Диалектика” его учителя Алкуина (ок. 735-804), главы сыгравшей значительную роль в истории средневековой образованности школы при дворе Карла Великого. – От этой традиции С. наследует основной жанр масштабных компилятивно-энциклопедических компендиумов систематизаций, впоследствии развившийся в характерные для С. “Суммы” (глобальная “Сумма теологии” Фомы Аквинского, грандиозный логический трактат Н. Николетты Венецианского “Великая логика” объемом – по современным меркам – более 90 п.л. и др.). Эволюция С. органично связана с эволюцией в средневековой культуре образования и образованности (равно как античная философия в своем возникновении сопряжена с формированием в европейской культуре института обучения как такового в рамках универсально-логического типа социализации, ориентировавшегося на возникновение рефлексии над культурными основаниями и формирования мета-культуры). Если оформление ранней С. связано с возникновениями городских школ как центров образованности, то зрелая С. связана с университетским образованием (прежде всего, Парижским и Оксфордским университетами). Понятая одновременно и как принадлежность к интеллектуальной элите (“ученость”), и как принадлежность к определенной интеллектуальной традиции (“выучка”), С. предполагает специальную подготовку (школу), необходимо предваряющую самостоятельные занятия теологией, а именно – изучение “семи свободных искусств”, состоящих из первой ступени, тривиума (лат. trivium – троепутье), включающего в себя освоение грамматики (предполагающей не только овладение латинским правописанием, но и чтение античных авторов), диалектикой (основами формальной логики), и риторикой (красноречием и стилистикой), и второй степени, квадриума (лат. quadrivium – четверопутье), охватывающего такие дисциплины, как геометрия (с включением элементов географии и космографии), арифметика, астрономия и музыка (главные образом – пение церковных гимнов). Развитие С. осуществлялось на основе и в рамках концепции “двойственной истины”, предполагающей непротиворечивое и независимое сосуществование истины знания и истины веры при неоспоримом примате веры. В этой связи с точки зрения содержания С. представляет собой интеллектуальное движение в сфере, которую можно обозначить как классический теизм, естественно подразумевающий креационизм и провиденциализм. Эта основополагающая принадлежность С. обусловливает и характерную для нее проблематику, которая неизменно связана с христианским вероучением: предметом постоянного внимания в С. выступают догматы о троичности Бога, о предопределении, о сотворении мира из ничего, о первородном грехе и воздаянии, о воскресении, о преосуществлении и т.д. Однако, несмотря на внешнюю за-данность неизменно канонической проблематики, внутри С. оформляются вариативные и зачастую глубоко оригинальные и яркие модели видения последней, порождая достаточно острые противостояния различных схоластических учений. Примером может служить обсуждение проблемы, совершаются ли деяния божьи на основе его свободной воли или на основе божественного разума, подчиняющего себе божественную волю. Последняя точка зрения при кажущейся ортодоксальности содержит неочевидную интенцию на толкование божественных деяний как сугубо рациональных, а потому вполне доступных человеческому разумению. Дискуссия, таким образом, не только приходит в противоречие с каноническим тезисом о “неисповедимости путей Господних”, но и инспирирует оформление в контексте С. глубоко оригинального выражения идей волюнтаризма в концепции Иоанна Дунса Скота, построенной в форме традиционно схоластической системы. При проявлении подобных противоречий в глобальном для С, масштабе они задают своего рода базовые парадигматические оппозиции, детерминирующие основные тенденции развития С. на том или ином этапе ее истории. Так, центральной для ранней С. была оппозиция “реализм – номинализм”, оформившаяся в ходе схоластического обсуждения проблемы природы универсалий. Наряду с реализмом (Ансельм Кентерберийский, Гийом из Шампо и др.) и номинализмом (Беренгар Турский, Иоанн Росцелин, Уилльям Оккам, Николай Орем, Жан Буридан и др.) как экстремальными позициями в споре об универсалиях может быть выделен концептуализм как более умеренная промежуточная интерпретация данного вопроса (Петр Абеляр). Иоанн Дунс Скот продвигается до интерпретации общего как имеющего основу в единичных вещах. Основным камнем преткновения в споре реализма, номинализма и концептуализма выступала проблема индивидуации, т. е проявления бытия как множества сходных в основе, но не тождественных индивидов (равно как индивидуальных предметов, так и человеческих индивидуальностей). Генетически идея индивидуации восходит еще к стоикам, но в рамках С. приобретает критериальную остроту: реализм видел основу качественной индивидуации в форме как источнике “определенности” и “отделенности” вещи (предвосхищение кантовских “определенности” и “границы” как проявлений качества); концептуализм основывался на тезисе, что типологические различия вещей создает форма, а индивидуальные – материя; номинализм же все сущее (имеющее онтологический статус существования) полагает единичным и индивидуальным. Применительно к зрелой С, можно выделить две пары парадигмальных оппозиций, соотносящихся между собою по гегелевскому принципу “разломанной середины”: исходно – оппозиция “августинизм – аристотелизм”, затем, после установления доминанты последнего, оппозиция аверроистского и томистского его истолкований. Формирование оппозиции “августинизм – аристотелизм” связано с деятельностью соборной школы в Шартре (зрелый период), мыслители которой, ориентируясь (с позиций реализма) на онтологически данное общее, стремились возродить платоновскую концепцию в ее исходном, нехристианизированном виде (с опорой на “Тимея”, известного в латинском переводе Халкидия). В этом контексте Шартрской школой (прежде всего, Тьерри и Гийомом из Конша) была актуализирована платоновская идея о самосущем бытии аморфной материи, пластическое преобразование которой Демиургом обеспечивает космизацию и оформление мира (классическая античная формула, развитая в контексте техноморфной модели космогенеза); шартрская идентификация Духа Святого с платоновской “мировой душой” деформировала понимание триединства божественных ипостасей и пришла в противоречие с христианским Символом Веры, задав пантеистическую и натуралистическую направленность С. Борьба с пантеизмом и натурализмом отстроилась в С. как борьба с платонизмом, а, следовательно, с августинизмом. Платформой, с которой велась эта борьба, выступил аристотелизм, который сначала сам был воспринят ортодоксией в штыки (борьба с идеями Давида Динанского и Сигера Брабантского), однако после его фундаментальной христианской переработки Альбертом фон Больштедтом и особенно Фомой Аквинским, аристотелизм не только был ассимилирован С, но и вытеснил августино-платоновскую парадигму. Ожесточенная борьба с мыслителями Шартрской школы (требование Бернара Клервоского публичного осуждения Гийома из Конша вынудили последнего отречься от своих взглядов) привела к практически тотальной переориентации С. с неоплатонической на аристотелевскую платформу. Однако, становление ее завершилось развитием двух противоположных друг другу ее интерпретаций: версий аверроизма и томизма. Аверроизм воспринял от арабского перевода и комментариев Ибн Рушдом Аристотеля идею вечности (и, следовательно, несотворенности) мира; понимание души не как индивидуальной, но как единой безличной интеллектуальной, “явленной в яви явлений”. Сигер Брабантский, интерпретируя с позиции аверроизма индивидуальную душу как функцию тела, истолковал ее в качестве смертной, а человечество – как несотворенное. Развитие аверроизма вызвало резкую критику со стороны ортодоксальной церкви. В 1270 г. парижский епископ Тамье предал анафеме 12 аверроистских тезисов, в 1277 г. по указанию папы Иоанна XXI совет теологов во главе с тем лее Тамье осудил еще 219 тезисов, большая часть которых носила аверроистский характер. Сигер Брабантский был предан суду инквизиции; вызванный для следствия к папскому двору, был убит своим секретарем. Стремясь противопоставить аверроистскому отдалению Бога от мира и человека реанимированный канон, Фома Аквинский разрабатывает свое учение о Боге как первопричине, действующей посредством вторичных причин в мире и в миру. Томизм (лат. Thomas – Фома) становится для С. абсолютно доминирующей парадигмальной установкой, вытеснив иные (аверроизм, оккамизм, и др.) за пределы легитимности и презентируя отныне единолично позицию ортодоксальной церкви; Фома Аквинский не только получает титул “Ангельского Доктора”, но и официально признается “князем схоластов”, а в 1322 г. канонизируется. Если в 14-15 вв. томизму как официальной доктрине доминиканского ордена противостоит скотизм как францисканское направление в С, расходясь с ним в истолковании проблемы индивидуации (Антуан Андре, Франсуа Мейон, Гийом Алнвик, Иоанн Редингский, Иоанн Рипский, Александр Александрийский), то позднее, в 1567 г. Фома признается одним из “Учителей Церкви”, томизм не только выступает основой неосхоластики, но и официально признан (энциклика папы Льва XIII “Отцу вечному”, 1879) “единственно истинной философией католицизма”, выступающей как неотомизм. С точки зрения формы С. демонстрирует выраженную интенцию к логицизму: как доктриналыгую, так и внешнюю. В рамках реализма, например, осуществляется основополагающая фундаментальная экстраполяция логической структуры высказывания (в частности, субъект-предикатное его членение) на онтологическую сферу, выделение в ней первичных непредикативных сущностей (универсалий) и вторичных индивидуальных (предикативных) сущностей. Огромное внимание отводится в С. и логической форме рассуждения, изложения и выводов, задавая возможность рассматривать эволюцию С. в ракурсе дисциплинарного развития логики. С. в целом демонстрирует очевидную общедедуктивную ориентацию и исходит из принципа жесткой определенности понятий, что соответствует общехристианскому нормативному требованию определенности (ср. православный принцип акривии – решения фундаментальных вопросов, касающихся догматической системы вероучения, с позиции строгой определенности и точности смысла, – в отличие от принципа икономии – снисхождения и практической пользы при решении недогматических вопросов, допускающих не подрывающие вероучения отклонения). Тонкий медиевист, Эко устами ортодоксального Хорхе дает следующую формулировку этой особенности средневековой С: “Иисусом положено говорить либо да, либо нет, а прочее от лукавого. И… следует называть рыбку рыбкой, не затуманивая понятия блудливыми словесами”. И, что особенно интересно, эта установка реализуется на основе естественного языка, ибо С. строит свою логическую систему на базе неформализованных языковых средств (латыни), что позволяет ей учесть и использовать все богатство семантических и синтаксических аспектов естественного языка при неукоснительном соблюдении требования жесткой определенности объема и содержания понятий.

Эволюция логических изысканий в рамках С. позволяет отнестись к последней как к значимому этапу исторического развития логики. Это совпадает и с рефлексивной самооценкой С. своих логический штудий: в зрелой С. была принята следующая периодизация развития схоластической логики:

1) “древняя логика” (vetus logica), основанная на переводах и комментариях “Категорий” Аристотеля Парфирием и Боэцием,- до середины 12 в.;

2) “новая логика” (logica nova), основанная на знакомстве с такими работами Аристотеля, как “Аналитика”, “Топика”, “О софистических определениях”, – конец 12 – конец 13 в.;

3) так называемая “современная логика” (logica modernorum), связанная с систематической разработкой логической проблематики и созданием масштабных логических компендиумов – “Суммул” (Раймунд Луллий, Н. Николетта Венецианский, Петр Испанский и др.) – главным образом, 14 в.

В рамках схоластической логики 2-го и 3-го периода были подняты и зачастую разрешены многие классические логические проблемы, фактически заложены теоретические и операциональные основания математической логики, внесен вклад в развитие логики высказываний. В целом, в рамках С. осуществлен значительней сдвиг в дисциплинарном развитии логики: это и учение о синкатегоремах (логических категориях); и теория логического следования Иоанна Дунса Скота; и основы теории импликации Раймунда Луллия; и теория субпозиции (допустимых подстановок значения терминов); и теория семантических парадоксов Альберта Саксонского; и анализ роли функторов в формальной структуре высказывания; и вопросы силлогистики и аксиоматики (в частности, фундаментальное исследование аксиоматическо-дедуктивной процедуры); и теория беспредпосылочности (“независимости”) предположений как “обстоятельств” (obhgatio), т.е. сознательных формулировок аксиом апологетируемой системы таким образом, чтобы из них не выводились противоречащие системы исследования; и методология сопоставления взаимоисключающих высказываний (идущая от “Да и нет” Петра Абеляра); и анализ Раймундом Луллием логического характера вопросительных предложений и соотношений конъюнктивных и дизъюнктивных логических констант. Раймундом Луллием предложен метод изображения логического характера вопросительных операций посредством системы кругов, каждый из которых репрезентирует определенную группу понятий (вошел в культуру под названием “кругов Эйлера”), изобретена первая “логическая машина” для такого моделирования, высказан ряд идей, впоследствии легших в основу комбинаторных методов в логике. В общекультурном плане феномен С. является уникальным продуктом равно глубинных н альтернативных друг другу установок европейской культуры: христианской системы с презумпцией веры как аксиологического максимума, с одной стороны, и базисного инструментализма, операционализма мышления – с другой. И если патристика демонстрирует первую попытку систематизации христианства, то С. представляет собой попытку его рационализации и концептуализации. Воплощая своим возникновением концепцию “двойственной истины”, параллелизма разума и веры, реально С. культивирует спекулятивное рассуждение как доминантный стиль мышления, в рамках которого таинство веры и апостольская керигма выступают предметом формально-рассудочных умозаключений. В схоластических апориях (может ли Бог убить самого себя или сформулировать для себя неразрешимую задачу?) происходит практически тотальная десакрализация содержания веры. Однако, еще меньше сакральной трепетности в тех, казалось бы фиксированно проортодоксальных схоластических рассуждениях, которые ставят своей целью именно обоснование Божьей сакрально-сти. Например, у Иоанна Дунса Скота: знание не есть ни чистая активность (от субъекта к объекту), ни чистая восприимчивость (от объекта к субъекту), но возникает на стыке их взаимодействия и зависит как от субъекта, так и от объекта, – однако, пропорция этой зависимости не всегда одинакова: так, при богопознании посредством откровения зависимость знания от познаваемого объекта наиболее велика. В теистском контексте описание видения Бога, которое в силу остро личностной его персонификации есть не что иное, как “взгляд в очи Божьи”, встреча с его “взыскующим и огненным взором” – в категориях субъект-объектной процедуры не может не выглядеть кощунственно. Строго говоря, при наличии эксплицитно презентированной установки С. на использование философии в целях теологических концептуализаций (знаменитое “философия есть служанка теологии”, предложенное еще в рамках патристики), в контексте С, тем не менее, практически невозможно дистанцировать между собою философию и теологию, поскольку ни один общепризнанный критерий их дифференциации применительно к С. вообще не срабатывает. Прокламируя примат бого-откровенной истины над истиной позитивного знания и непререкаемый авторитет Священного Писания и Священного Предания, в своем реальном интеллектуальном усилии С. по всем параметрам фактически остается чисто рациональной деятельностью логико-спекулятивного плана, а тезис о “бого-духновенности” Священного Писания и конституирование последнего в качестве канона остро прорезонировали в С. с трактовкой логики как “каноники”. Кроме того, по отношению к феномену веры С. демонстрирует сколь не сформулированную эксплицитно, столь же и ощутимую презумпцию “понимаю, дабы уверовать” (позиция, в сущности, кощунственная для вероучения теистического типа с их идеей безусловного доверия к Богу и однозначно оцененная ортодоксией в качестве еретичной). Иначе говоря, формально выступая официально признанным институтом ортодоксии, С. на деле фундируется методологическим принципом, к которому ортодоксальная церковь всегда относилась чрезвычайно острожно. В данном аспекте С. лишь репрезентирует общую для теологии амбивалентность оснований, выражающуюся в установке на концептуализацию принципиально иррационального. В качестве типовой познавательной процедуры для С. выступает работа с текстом; теория “двойственной истины” задает параллелизм текстов-репрезентатов: Священных Писания и Предания (истина веры), с одной стороны, и Аристотеля с сопровождающим массивом комментариев (истина знания) – с другой. Феномен веры оказывается практически выведенным за пределы процесса богопознания: вечная истина уже представлена в текстах (как в тех, так и в других) – нужно лишь интерпретировать, раскрыть герметичный текст, сделать явленным его содержание, что осуществимо на основе чисто логических процедур, ибо актуализация истины предполагает силлогистическое выведение из текста всей полноты его содержания, т.е. всех возможных следствий с последующей их интерпретаций. В этой системе отсчета вера как принципиально алогичный, не рационализируемый и не могущий быть формализованным в тексте феномен фактически не дается С. в качестве объекта. Парадокс и трагедия С. заключается в том, что признание этого обстоятельства столь же губительно для нее, как и его отрицание (подобно абеляровскому тезису о рациональной доказуемости догматов). На протяжении всей своей истории С. подвергалась нападкам со стороны поборников “чистой веры” (Лафранк, Бернар Клервоский), и на протяжении всей ее истории каждая усмотренная в ее разнообразии ересь были ни чем иным, как чуть боле сильным или – чаще! – чуть более явным креном в рационализм. Так, например, Уилльям Оккам, высказывавший в духе номиналистической критики реализма четкие логико-рациональные требования к теоретическому рассуждению (известный принцип “битвы Оккама”: не множь сущности сверх необходимого) приходит на этом основании к выводу о противоразумности догматов (при канонической томистской “сверхразумности”), за что и был привлечен к суду папской курии по обвинению в ереси, четыре года провел в заточении в Авиньоне; оккамизм, распространивший требования логической безупречности на канонические доказательства бытия Божьего (в частности, телеологическое и космологическое), неоднократно осуждался папством (1339, 1340, 1346, 1474). Таким образом, не одобряя “книжников”, христианство породило традицию книжной учености, спохватившись лишь в 13 в. – в лице Франциска Ассизского, вновь выступившего против книжников, живущих ради книжной мудрости, а не любви Божьей. Неспроста Эко задает монастырское пространство как пространство “людей, живущих среди книг, в книгах, ради книг”. – Для христианского средневековья в целом характерен образ мира как книги Божьей, общая напряженная семиотизация мировосприятия: Божественные знаки, знамения, предзнаменования (ср. более поздние отголоски у Симеона Полоцкого: “Мир сей преукрашенный книга есть великая”). Описанная ситуация дает основания для сформулированной в рамках неотомизма идеи, что христианской философии как таковой никогда не существовало, что само понятие христианской философии является внутренне противоречивым, ибо его объем и содержание принципиально несопоставимы, – правомерно говорить лишь о философах-христианах (Ф. Ван Стеенберген). Относительно роли и места С. в традиции европейской ментальности можно сказать, что С. в полной мере заслуживает право на апологию ее как культурного феномена. От эпохи Возрождения, выступившего с резкой критикой медиевальных традиций, само слово “С.” стало использоваться в качестве инвективы, приобретя значение пустого умствования, бессодержательной словесной игры (между тем как именно языковые игры сделали Европу Европой: см. “Игру в бисер” Гессе). Классическая западная культура немыслима вне схоластического средневековья по меньшей мере, по трем причинам: во-первых, благодаря С. в истории европейской культуры не “прервалась связь времен”: именно она явилась звеном преемственности, сохранив и транслировав в медиевальной культуре на фоне аксиологически акцентированного иррационализма интеллектуальные навыки рационального мышления и многие аспекты содержания античного философского наследия; во-вторых, заданная С. традиция понимания школы, канона как ценности явилась необходимым противовесом (вектором здорового консерватизма и эволюционизма) для новоевропейской установки на тотальную оригинальность и безудержное ниспровергание основ; в-третьих, С. внесла серьезный содержательный вклад в развитие европейской интеллектуальной традиции как в области логики (становление европейского стиля мышления), так и содержательно: вплоть до эпохи Просвещения и немецкой философской классики философия пользовалась категориальным аппаратом, во многом разработанным именно в рамках и усилиями С, многие схоластические термины вошли в обиход в неклассических формах современного философствования, как, например, понятие интенциональности (через Брентано). См. также: Peaлизм, Номинализм, Концептуализм, Терминизм, Томизм, Скотизм, Средневековая философия.

М.А. Можейко

(лат.-школа):

1. Европейская средневековая философия, стремившаяся рационально обосновать и чисто логически доказать истинность христианского вероучения. Развивалась в средневековых университетах (центр – Парижский университет). Используя философское наследие Аристотеля и Платона, переосмысленное с позиций христианской догматики, схоластика систематизировала католическое вероучение и создала своды («суммы») теологических комментариев этого вероучения. Мыслители эпохи Возрождения рассматривали схоластику как одно из негативных явлений средневековой традиции, мешавшее развитию естественных н общественных наук, решительно критиковали ее. Они первыми стали считать схоластику синонимом бесплодного и бессодержательного, оторванного от жизни умствования, пустой словесной игры.

2. Школьная философия; возникла в средневекоеых школах; ее основные черты – уважение к традиции, отказ поставить под сомнение религиозную. веру. Главным спором схоластики был так называемый спор об «универсалиях», т.е. о реальности или нереальности общих идей (реализм и номинализм).

- [греч. scholasticos - школьный, "школьная философия"] может рассматриваться как методика развития отдельных интеллектуальных качеств путем решения учебных логических задач (в том числе и бессмысленных).

(от греч. scholastikos школьный, ученый) – христианизированная философия неоплатонизма и позднее аристотелизма, которая культивировалась в монастырских школах и университетах Западной Европы в IX – XIV вв.

С. наследовала и преумножила достижения патристики; отцы церкви (Тертуллиан, Августин и др.) развили во II ~ VIII вв. систематическую догматику Св. Писания и, примирив христианство с неоплатонизмом, заложили основы философии христианства. Как и в патристике, в С. на первом плане ~ теологические идеи Откровения и Бога как безусловного бытия. Средневековые “учители философии” методически упорядочивали и разъясняли студентам колледжей и обучаемой христианству публике догматическую конструкцию отцов церкви. Углубление катехизации требовало от них, во-первых, постоянно обновлять и расширять категориальный фонд онтологии и теории познания, во-вторых, оттачивать дедуктивную технику развертывания аксиоматики “истин Откровения”, интуитивно постигаемых, в дискурсивные философские истины, доступные разуму простого человека. Схоластики усовершенствовали диалектический метод и существенно обогатили язык философии, ввели в профессиональный оборот множество новых базовых понятий (“реальность”, “идеал” и пр.), категориальных дистинкций (типа различения “сущности” и “существования”) и проблем (проблема универсалий, проблема веры и знания и т. д.). С. одухотворила и цивилизовала европейский интеллект, бывший когда-то варварским, и во многом предопределила рациональность философского мышления европейцев в новое время и в XX в.

В литературе нет однозначных описаний и идеологических оценок С. Некоторые историки, руководствуясь методологией неокантианства, неопозитивизма или марксизма, уничижительно расценивают С. как синоним науки, оторванной от жизни, практически бесплодной, далекой от наблюдения и опыта, основывающейся на некритическом следовании авторитетам. Что ж, если под жизнью понимать светскую жизнь, а под наукой – экспериментальное пытание естества, то С. во многом именно такова: она отдает предпочтение теоретическому разуму и не ищет критерий истины в практическом разуме; предметом ее рассудочной рефлексии является запечатленная в догме авторитетная интуиция, но не внешний чувственный опыт рядовых людей; а потому мерилом правильности философского вывода для схоласта выступает соответствие древней традиции, а не кажущееся новаторством отступление от нее. До недавнего времени в советской печати термин “схоластическое теоретизирование” носил насмешливо-ругательный смысл. Проводя идею о борьбе “прогрессивного” материализма с “реакционным” идеализмом, некоторые отечественные историки-марксисты искусственно разрывали целостность схоластического периода в истории Европы, стараясь объяснить С. только как одну из ряда противоборствующих в IX – XIV вв. тенденций, но не как тождество противоположностей, сумму всех тенденций в философии того времени. В таком случае к схоластам могли отнести теистов, рационалистов и “реалистов” IX – XIV вв., а к “антисхоластам” – скептиков, мистиков, номиналистов. Например, к первым были бы причислены Ансельм Кентерберийский или Фома Аквинский, а ко вторым – Иоанн Росцелин или Бернар из Клерво.

Напротив, историки неоплатонистской, неотомистской или гегельянской ориентации оценивают средние века в целом и С. в частности как чрезвычайно плодотворный и определяющий этап формирования всеевропейской христианской культуры, когда религия, философия и наука развивались на основе единого – латинского – языка, а христианский мир сохранял единство под эгидой папской власти. В тех условиях философия была не служанкой светской власти, конъюнктурной политики или материалистической науки, как в наши дни, а “служанкой теологии” (Петр Дамиани), т. е. ее предметом было божественное естество и притяжение мира и человека к Богу: тяга к беспредельному и есть “любовь к мудрости” (Пифагор) как существо духовной философии. Беспредельный дух познается не практическим разумом, а умозрением, теоретически. Средневековье в Европе – это “власть духа”, а не “власть денег”, и ему в большей степени отвечал не пресловутый принцип “связи с практической жизнью”, а именно схоластическая философия, по-своему, абстрактно-теоретически, воспроизводившая ансамбль внутренних противоречий христианского мироотношения (между верой и разумом, интуитивным и дискурсивным, творящей и сотворенной природой, добром и злом, воплощенным и невоплощенным, единичным и общим, преходящим и вечным и т. д.). Столкновения реализма и номинализма, рационализма и мистицизма, теизма и пантеизма в средневековых школах и университетах суть внутрихристианский диалог, но вовсе не спор схоласта с “антисхоластом”; И. Росцеллин или Бернар Клервосский – схоласты отнюдь не в меньшей степени, нежели Ансельм или Фома Аквинский.

Если верно, что философия есть концентрированное теоретическое выражение той или иной общей тенденции в культуре, то С. как совокупность альтернативных философских систем IX – XIV вв. в Европе может быть более точно оценена, если ее рассматривать не саму по себе, а сквозь призму культуроведческого подхода. Тогда, в свете этого подхода, – философия всегда есть чья-либо “служанка”, например, церкви или светского государства, религии или экономики, духа или плоти, совести или практики, “внутреннего” человека или “внешнего” человека; следовательно, она по преимуществу является духовной или светской, идеализмом или материализмом.

В средние века духовенство обрело огромную доктринальную и политическую власть в Европе, отделяясь по многим параметрам от остального населения и формируя идеологическое содержание всех форм общественного сознания, а также философии. Предпосылки могущества духовенства в те времена – церковная дисциплина и единый аппарат церковного управления. Школьное и университетское образование основывалось на христианском миросозерцании, экспериментальная наука поощрялась церковью в отведенных ей рамках и делалась в монастырях учеными-монахами. В XI в. происходит церковная реформа, еще более решительно противопоставившая духовное мирскому; своим острием она была направлена против симонии (торговли церковными должностями) и внебрачного сожительства священников; она стремилась усилить дух благочестия, аскетизма, нестяжательства не только среди клира, но и паствы.

Последствия этой реформы оказались далеко идущими. Духовная власть папы уравновешивала власть императора, обе власти были тесно взаимозависимы: папа короновал в Риме императора, а сильный император претендовал на право назначать и низлагать папу. Эта ситуация специфически отражалась в каждом структурном подразделении культуры – например, теология как бы “коронует” философию, заставляя ее излагать и доказывать посредством разума только то, что уже дано в Откровении; в свою очередь, маскируя оригинальные мысли “под традицию”, схоласт задает теологии новую проблематику, обновляет высвечиваемое в категориях ее содержание и тем самым обосновывает ее, превращая ее в иную теологию. Конфликт пап и императоров позволял развиваться свободным городам; итальянские города особо отличились производством нецерковной литературы, науки, внехрамового искусства. Этот же конфликт открывал дорогу реформаторскому движению, исходившему от монастырей. Возникали относительно автономные монашеские ордена с высоконравственным образом жизни и поощрявшие теоретические исследования. Наука и философия развивались в монастырях и вокруг них, а не вокруг дворцов и административных центров с мертвящим духом бюрократии и делячества. Философы из ордена доминиканцев славились выработкой новых доктрин, а францисканцы предпочитали августинизм. Университетская философия расцветала в Париже, Кельне, Оксфорде, Болонье, Неаполе и Падуе.

С. венчала крону средневековой культуры единого христианского мира, тогда как корни этой культуры уходили в теистически культивируемую почву хозяйствования – в образцы отношения человека к Троице, ближнему и дальнему, единоверцу и иноверцу, кесарю и государству, труду и отдыху, деньгам и собственности. Базовые идеалы религии и экономики, составляющие две стороны основания культуры, редко находятся в гармонии. Когда в базисе культуры доминирует экономическое начало, то культура обретает преимущественно светскую детерминацию, и в философии начинает превалировать интерес к посюстороннему и преходящему, к практическому разуму, гуманизму, идее саморазвития материи (пантеизм) и человека (антропологизм), идее внешнего чувственного опыта как источника истинного познания; возникает скептическое отношение к системосозиданию в духе Платона или Аристотеля и вместо платонизма исповедуется какая-либо разновидность эмпиризма (феноменология, сенсуалистический материализм и т. п.).

Напротив, когда в базисе культуры перевешивает религиозное начало, то ветви и отрасли культуры получают мощную духовную подпитку: в “массовой” философии первенствует духовная проблематика, во главу угла ставятся “умозрение” и выявляющая его смыслы дедукция; философия подчинена цели рационализировать религиозную интуицию во имя гармонизации религиозного духа и эталонов хозяйственной жизни. Именно такой “массовой” философией и стала С., переработавшая в христианском плане учение Платона о подлинном мире идей, об интуиции избранных (пророков) как прямом пути в совершенный мир идеи и о познании как припоминании нашей душой идей, которые она видела на своей небесной родине. Для С. характерно объединение того, что дается нам через прозрение веры, с формальнологической проблематикой (подчас преувеличенный интерес к дедуктивному прояснению святых и таинственных истин Откровения выглядит комичным, но это уже издержки, но не суть схоластического метода).

Сакральное ядро средневековой христианской культуры было надежно защищено от диссидентской критики, что обеспечивало также и стабильный рост С., ориентированной на “человека богосозерцающего”. Смысл библейских текстов транслировался мирянам священниками через фильтр предания, на мало понятной латыни – это предохраняло общественное сознание от ряда ветхозаветных принципов, внушающих людям практицизм и расчет на возможность поторговаться с Богом. Крестовые походы, увеличившие власть пап, имели результатом: а) расширение литературного обмена с Константинополем, перевода греческих текстов на латинский язык; б) еврейские погромы, переход торговли в руки христиан, блокирование влияния на западную философию духа иудаизма и парадигмы “иметь” (вместо “быть”). Известную культурозащитную роль сыграли инквизиция и монашеские ордена.

Но вот в Западной и Центральной Европе наступает Возрождение (XIV – XVI вв.), частично возвращающее интерес мыслителей к языческой античной культуре, а затем – Реформация (XVI в.) с ее духом капитализма, “делового человека”, требованиями “дешевой церкви”, самостоятельного чтения Библии каждым на родном языке, отказа от культа предания и т. п. Культуре протестантизма чужда С. как философия католической культуры, ей потребовалась философия нового типа, ориентированная на “человека экономического”. В период Контрреформации в Испании в XVI – XVH вв. произошло частичное восстановление С. (“вторая схоластика”), но Просвещение нанесло ей решительный удар. И все же в конце XIX – XX в. в Италии, Испании и Германии традиции С. возрождаются в неотомизме (неосхоластика). Т. о., интерес к С. циклически возвращается, он сопряжен с волной религиозного фундаментализма в европейской христианской культуре, ослабевает с отливом этой волны и сегодня, по-видимому, снова начинает усиливаться.

Внутри “первой схоластики” различают раннюю С. (XI – XII вв.), зрелую С. (XII – XIII вв.) и позднюю С. (XIII XIV вв.). Ранняя С. обусловлена идейно августиновским платонизмом (Иоанн Скот Эриугена, Ансельм Кентерберийский, Иоанн Росцелин, Гильом из Шампо, Петр Абеляр, Петр Дамиани, Бернар Клервосский и др.). В вопросе о соотношении веры и знания в целом побеждала т. зр. о первенстве веры, но внутри этой парадигмы друг друга дополняли полярные позиции мистицизма и относительного рационализма. В споре об универсалиях складываются альтернативы реализма и номинализма, а также промежуточная позиция концептуализма. В лице ранней С. христианство пытается найти золотую середину между “чувством” и “разумом”, сокровенным и откровенным, эзотерическим и экзотерическим.

Зрелая С. своим центром имела Парижский университет и в целом являлась университетской философией (Сигер Брабантский, Альберт Великий, Фома Аквинский и др.). Члены доминиканского и францисканского орденов способствовали усилению влияния философии Аристотеля; постепенно неоплатонизм в С. вытесняется аристотелизмом. В аристотелизме происходит размежевание на аверроизм и христианский аристотелизм. Последний получил классическое оформление в “сумме” Фомы Аквинского, в его энциклопедическом своде ответов на вопросы, имевшем характер сплава теологии и философии. Поздняя С. – столкновение между томизмом и августинизмом (Дунс Скот, Раймунд Луллий, Роджер Бэкон, Уильям Оккам, Жан Буридан и др.); в этот период все острее о себе заявляла теория двойственной истины.

С. была творческим освоением варварами философского наследия Платона и Аристотеля, верой во всесилие логических доказательств и в авторитет разума во всех вопросах. Вместе с тем С. по существу была герменевтикой, концентрировалась на философском обсуждении того или иного авторитетного текста и не стремилась к получению информации через обобщение данных научного наблюдения и эксперимента. Абеляр ввел норму сопоставления взаимоисключающих текстов. Нынешняя философская герменевтика во многом наследует достижения С.

Д. В. Пивоваров

(от лат. schola – школа) – вначале это традиция христианского образования в Средние века, привлекшая античное культурное наследие и связанная со “школами” – первыми европейскими университетами. В философии схоластика всесторонне использовала творческие возможности естественного человеческого разума для лучшего понимания богооткровенных истин, систематического выражения вероучения, осмысления человека и мира в свете веры. Начало схоластики связывается с именами Алкуина и Иоанна Скота Эриугены (VIII-IX в.), когда в Западной Европе произошло расщепление культуры и религиозной жизни, веры и разума. В схоластике теология в целом превалировала над философией, но предоставляла ей весьма широкие права в своей области. Схоластика рациональна, она использовала для христианской философии достижения мысли, заимствованные из античности и арабомусульманской культуры. Схоластика не в силах была полностью преодолеть расщепление веры и культуры, но вплоть до XIV – XV вв. предотвращала их полный разрыв. Вершина схоластической мысли – XIII в., когда возник томизм, признанный основным для католицизма. “Применение разума для нужд веры и в самой вере, но приобретшее в конечном счете научную форму, и есть “схоластика”. По сравнению с Отцами Церкви схоластика – не столько новая доктрина, сколько новый интеллектуальный стиль, соответствующий тому времени, когда христианская традиция, внезапно обогащенная вкладом аристотелизма, усвоила большое количество новых научных и философских понятий” (Э.Жильсон). Это иной тип христианской мудрости: если для древних Отцов была важна целостная мудрость преображенного благодатью разума, укорененного в сердце человека, то в схоластике разум верующего считался таким же, как у всех людей, но используемым по-христиански.

- формальное, оторванное от жизни и практики знание; начетничество.

(греч. “scolastikwz”, “школьный”, “ученый”) – тип религиозной философии, характеризующийся соединением теолого-догматических предпосылок с рационалистической методикой и интересом к формально-логическим проблемам; получила наибольшее развитие в Западной Европе в средние века.

(от лат. schola – школа) — ср.-век. философия в Европе 11—14 вв., стремившаяся дать теоретич. обоснование релит. мировоззрению. Осн. идея ортодокс. С. – «рациональное» обоснование релит, догм путем применения логич. методов доказательства. Отражая господство в ср.-век. феод. об-ве религии и церкви, С. исходила из признания за философией роли служанки богословия. Для С. характерен авторитаризм мышления, исходящего из непреложных истин откровения и выдвигающего на первое место авторитет «св. писания», а также творений «отцов церкви», постановлений вселен, соборов и т. д. С. осуществила систематизацию христ. вероучения и создала своды («суммы») католич. богословия, используя филос. наследие Аристотеля и неоплатонич. традицию в христ. переработке (ареопагити-ки). В рамках схоластич. метода получила развитие борьба 2 тенденций в философии – идеалистической (реализм, служивший филос. базой католицизма) и оппозиц. ей филос. течений (номинализм, аверроизм, скотизм, оккамизм), выражавших материали-стич. тенденции в развитии ср.-век. филос. мысли. Уже в 15 в. становится очевидной несовместимость схоластич. метода с дальнейшим развитием естествознания, ? С. приходит в состояние глубокого упадка.

(греч. schola – ученая беседа, школа и лат. scholastica – ученый) – интеллектуальный феномен средневековой и постсредневековой европейской культуры в рамках теолого-философской традиции, ставивший своей целью рациональное обоснование и систематическую концептуализацию западно-христианского вероучения.

С. проходит в своем развитии следующие периоды:

I. Классическая (средневековая) С., в свою очередь распадающаяся на этапы:

1) ранняя С. (11-12 вв.). Представители: Петр Дамиани, Ансельм Кентерберийский, Беренгар Турский (ок. 1000-1088), Иоанн Росцелин (ок. 1050-1122), Гийом из Шампо (ок. 1068-1121), Петр Абеляр, Гийом из Конша (ок. 1060 – ок. 1154), Жильбер Порретанский (1080-1154), Алан Лилльский, Иоанн Солсберийский (ок. 1115-1180) и др.;

2) зрелая или поздняя С. (13-14 вв.). Представители: Альберт фон Больштедт (ок. 1200-1280), Фома Аквинский, Роджер Бэкон, Иоанн Дунс Скот, Бонавентура, Сигер Брабантский (ок. 1240 – ок. 1281), Николай Орем (ок. 1320-1382), Уилльям Оккам, Жан Буридан,Раймунд Луллий (1235-1315) и др.

II. Неосхоластика или “вторая С.” – ряд течений католической философской мысли, ориентированных на возрождение С., осуществляемое в рамках:

1) контрреформации (15-16 вв.). Представители: Томмазо де Вио Гаэтанский (1469-1534), Франческо де Сильвестри Феррарский (1474-1528), Франческо де Виттория (1483-1515), Суарес, Габриэль Васкес (1550-1604) и др.;

2) отчасти “католической реставрации” (18-19 вв.) и

3) неотомизма.

Теоретическими источниками формирования С. выступают: византийская теология и патристика (прежде всего, сочинения Августина Блаженного), от которых была воспринята С. основная проблематика; античная философия, прежде всего, неоплатонизм в христианской переработке (“Ареопагитики” и августиновская редакция Прокла), от которых С. унаследовала мировоззренческую ориентацию на соединение иррационально-мистических предпосылок с рассудочностью выводов, и методологическую установку на герменевтическую работу с текстом как типовую познавательную процедуру: “вычитывание” ответов на все вопросы из соответствующих базовых текстов (Платон – для Прокла, Священное писание – для С.), воспринятых как замкнутый канон; а также в равной мере – аристотелизм (сначала в изложении: “Введение” Порфирия к “Категориям”, латинский перевод с комментарием Боэция Датского и арабский перевод Ибн Рушда, затем – позднее – на базе знакомства с греческими оригиналами аристотелевских работ логико-метафизического цикла, во многом определивших системность и логицизм схоластического стиля мышления); христианская теологическая традиция раннего средневековья, иногда рассматриваемая в качестве предсхоластики, своего рода нулевого цикла культурных усилий по концептуализации христианской веры, в рамках которого были сделаны первые шаги по направлению к систематизации и философскому обоснованию теологии: систематизация патристики Иоанном Дамаскиным (ок. 675 – до 753), энциклопедическая системность произведений Иоанна Скота Эриугены, глобальные работы “Источники, или Этимология” Исидора Севильского (ок. 560-636) и “О природе вещей” Беды Достопочтенного (672-735), аналог “О мире, или о природе вещей” Рабана Мавра (ок. 780-856) и “Диалектика” его учителя Алкуина (ок. 735-804), главы сыгравшей значительную роль в истории средневековой образованности школы при дворе Карла Великого. От этой традиции С. наследует основной жанр масштабных компилятивно-энциклопедических компендиумов-систематизаций, впоследствии развившийся в характерные для С. “Суммы” (глобальная “Сумма теологии” Фомы Аквинского, грандиозный логический трактат Н.Николетты Венецианского “Великая логика” объемом – по современным меркам – более 90 авторских листов и др.). Эволюция С. органично связана с эволюцией в средневековой культуре образования и образованности (равно как античная философия в своем возникновении сопряжена с формированием в европейской культуре института обучения как такового в рамках универсально-логического типа социализации, ориентировавшегося на возникновение рефлексии над культурными основаниями и формирования метакультуры). Если оформление ранней С. связано с возникновениями городских школ как центров образованности, то зрелая С. связана с университетским образованием (прежде всего, Парижским и Оксфордским университетами). Понятая одновременно и как принадлежность к интеллектуальной элите (“ученость”), и как принадлежность к определенной интеллектуальной традиции (“выучка”), С. предполагает специальную подготовку (школу), необходимо предваряющую самостоятельные занятия теологией, а именно – изучение “семи свободных искусств”, состоящих из первой ступени, тривиума (лат. trivium – троепутье), включающего в себя освоение грамматики (предполагающей не только овладение латинским правописанием, но и чтение античных авторов), диалектикой (основами формальной логики), и риторикой (красноречием и стилистикой), и второй степени, квадриума (лат. quadrivium – четверопутье), охватывающего такие дисциплины, как геометрия (с включением элементов географии и космографии), арифметика, астрономия и музыка (главные образом – пение церковных гимнов). Развитие С. осуществлялось на основе и в рамках концепции “двойственной истины”, предполагающей непротиворечивое и независимое сосуществование истины знания и истины веры при неоспоримом примате веры. В этой связи с точки зрения содержания С. представляет собой интеллектуальное движение в сфере, которую можно обозначить как классический теизм, естественно подразумевающий креационизм и провиденциализм. Эта основополагающая принадлежность С. обусловливает и характерную для нее проблематику, которая неизменно связана с христианским вероучением: предметом постоянного внимания в С. выступают догматы о троичности Бога, о предопределении, о сотворении мира из ничего, о первородном грехе и воздаянии, о воскресении, о преосуществлении и т.д. Однако, несмотря на внешнюю заданность неизменно канонической проблематики, внутри С. оформляются вариативные и зачастую глубоко оригинальные и яркие модели видения последней, порождая достаточно острые противостояния различных схоластических учений. Примером может служить обсуждение проблемы, совершаются ли деяния божьи на основе его свободной воли или на основе божественного разума, подчиняющего себе божественную волю. Последняя точка зрения при кажущейся ортодоксальности содержит неочевидную интенцию на толкование божественных деяний как сугубо рациональных, а потому вполне доступных человеческому разумению. Дискуссия, таким образом, не только приходит в противоречие с каноническим тезисом о “неисповедимости путей Господних”, но и инспирирует оформление в контексте С. глубоко оригинального выражения идей волюнтаризма в концепции Иоанна Дунса Скота, построенной в форме традиционно схоластической системы. При проявлении подобных противоречий в глобальном для С. масштабе они задают своего рода базовые парадигматические оппозиции, детерминирующие основные тенденции развития С. на том или ином этапе ее истории. Так, центральной для ранней С. была оппозиция “реализм – номинализм”, оформившаяся в ходе схоластического обсуждения проблемы природы универсалий. Наряду с реализмом (Ансельм Кентерберийский, Гийом из Шампо и др.) и номинализмом (Беренгар Турский, Иоанн Росцелин, Уилльям Оккам, Николай Орем, Жан Буридан и др.) как экстремальными позициями в споре об универсалиях может быть выделен концептуализм как более умеренная промежуточная интерпретация данного вопроса (Петр Абеляр). Иоанн Дунс Скот продвигается до интерпретации общего как имеющего основу в единичных вещах. Основным камнем преткновения в споре реализма, номинализма и концептуализма выступала проблема индивидуации, т.е. проявления бытия как множества сходных в основе, но не тождественных индивидов (равно как индивидуальных предметов, так и человеческих индивидуальностей). Генетически идея индивидуации восходит еще к стоикам, но в рамках С. приобретает критериальную остроту: реализм видел основу качественной индивидуации в форме как источнике “определенности” и “отделенности” вещи (предвосхищение кантовских “определенности” и “границы” как проявлений качества); концептуализм основывался на тезисе, что типологические различия вещей создает форма, а индивидуальные – материя; номинализм же все сущее (имеющее онтологический статус существования) полагает единичным и индивидуальным. Применительно к зрелой С., можно выделить две пары парадигмальных оппозиций, соотносящихся между собою по гегелевскому принципу “разломанной середины”: исходно – оппозиция “августинизм – аристотелизм”, затем, после установления доминанты последнего, оппозиция аверроистского и томистского его истолкований. Формирование оппозиции &&августинизм – аристотелизм” связано с деятельностью соборной школы в Шартре (зрелый период), мыслители которой, ориентируясь (с позиций реализма) на онтологически данное общее, стремились возродить платоновскую концепцию в ее исходном, нехристианизированном виде (с опорой на “Тимея”, известного в латинском переводе Халкидия). В этом контексте Шартрской школой (прежде всего, Тьерри и Гийомом из Конша) была актуализирована платоновская идея о самосущем бытии аморфной материи, пластическое преобразование которой Демиургом обеспечивает космизацию и оформление мира (классическая античная формула, развитая в контексте техноморфной модели космогенеза); шартрская идентификация Духа Святого с платоновской “мировой душой” деформировала понимание триединства божественных ипостасей и пришла в противоречие с христианским Символом Веры, задав пантеистическую и натуралистическую направленность С. Борьба с пантеизмом и натурализмом отстроилась в С. как борьба с платонизмом, а, следовательно, с августинизмом. Платформой, с которой велась эта борьба, выступил аристотелизм, который сначала сам был воспринят ортодоксией в штыки (борьба с идеями Давида Динанского и Сигера Брабантского), однако после его фундаментальной христианской переработки Альбертом фон Больштедтом и особенно Фомой Аквинским, аристотелизм не только был ассимилирован С., но и вытеснил августино-платоновскую парадигму. Ожесточенная борьба с мыслителями Шартрской школы (требование Бернара Клервоского публичного осуждения Гийома из Конша вынудили последнего отречься от своих взглядов) привела к практически тотальной переориентации С. с неоплатонической на аристотелевскую платформу. Однако становление ее завершилось развитием двух противоположных друг другу ее интерпретаций: версий аверроизма и томизма. Аверроизм воспринял от арабского перевода и комментариев Ибн Рушдом Аристотеля идею вечности (и, следовательно, несотворенности) мира; понимание души не как индивидуальной, но как единой безличной интеллектуальной, “явленной в яви явлений”. Сигер Брабантский, интерпретируя с позиции аверроизма индивидуальную душу как функцию тела, истолковал ее в качестве смертной, а человечество – как несотворенное. Развитие аверроизма вызвало резкую критику со стороны ортодоксальной церкви. В 1270 парижский епископ Тамье предал анафеме 12 аверроистских тезисов, в 1277 – по указанию папы Иоанна XXI совет теологов во главе с тем же Тамье осудил еще 219 тезисов, большая часть которых носила аверроистский характер. Сигер Брабантский был предан суду инквизиции; вызванный для следствия к папскому двору, был убит своим секретарем. Стремясь противопоставить аверроистскому отдалению Бога от мира и человека реанимированный канон, Фома Аквинский разрабатывает свое учение о Боге как первопричине, действующей посредством вторичных причин в мире и в миру. Томизм (лат. Thomas – Фома) становится для С. абсолютно доминирующей парадигмальной установкой, вытеснив иные (аверроизм, оккамизм и др.) за пределы легитимности и презентируя отныне единолично позицию ортодоксальной церкви; Фома Аквинский не только получает титул “Ангельского Доктора”, но и официально признается “князем схоластов”, а в 1322 канонизируется. Если в 14-15 вв. томизму как официальной доктрине доминиканского ордена противостоит скотизм как францисканское направление в С., расходясь с ним в истолковании проблемы индивидуации (Антуан Андре, Франсуа Мейон, Гийом Алнвик, Иоанн Редингский, Иоанн Рипский, Александр Александрийский), то позднее, в 1567, Фома признается одним из “Учителей Церкви”, томизм не только выступает основой неосхоластики, но и официально признан (энциклика папы Льва XIII “Отцу вечному”, 1879) “единственно истинной философией католицизма”, выступающей как неотомизм. С точки зрения формы. С. демонстрирует выраженную интенцию к логицизму: как доктринальную, так и внешнюю. В рамках реализма, например, осуществляется основополагающая фундаментальная экстраполяция логической структуры высказывания (в частности, субъект-предикатное его членение) на онтологическую сферу, выделение в ней первичных непредикативных сущностей (универсалий) и вторичных индивидуальных (предикативных) сущностей. Огромное внимание отводится в С. и логической форме рассуждения, изложения и выводов, задавая возможность рассматривать эволюцию С. в ракурсе дисциплинарного развития логики. С. в целом демонстрирует очевидную общедедуктивную ориентацию и исходит из принципа жесткой определенности понятий, что соответствует общехристианскому нормативному требованию определенности (ср. православный принцип акривии – решения фундаментальных вопросов, касающихся догматической системы вероучения, с позиции строгой определенности и точности смысла, – в отличие от принципа икономии – снисхождения и практической пользы при решении недогматических вопросов, допускающих не подрывающие вероучения отклонения). Тонкий медиевист, Эко устами ортодоксального Хорхе дает следующую формулировку этой особенности средневековой С.: “Иисусом положено говорить либо да, либо нет, а прочее от лукавого. И… следует называть рыбку рыбкой, не затуманивая понятия блудливыми словесами”. И, что особенно интересно, эта установка реализуется на основе естественного языка, ибо С. строит свою логическую систему на базе неформализованных языковых средств (латыни), что позволяет ей учесть и использовать все богатство семантических и синтаксических аспектов естественного языка при неукоснительном соблюдении требования жесткой определенности объема и содержания понятий.

Эволюция логических изысканий в рамках С. позволяет отнестись к последней как к значимому этапу исторического развития логики. Это совпадает и с рефлексивной самооценкой С. своих логический штудий: в зрелой С. была принята следующая периодизация развития схоластической логики:

1) “древняя логика” (vetus logica), основанная на переводах и комментариях “Категорий” Аристотеля Парфирием и Боэцием, – до середины 12 в.;

2) “новая логика” (logica nova), основанная на знакомстве с такими работами Аристотеля, как “Аналитика”, “Топика”, “О софистических определениях”, – конец 12 – конец 13 в.;

3) так называемая “современная логика” (logica modernorum), связанная с систематической разработкой логической проблематики и созданием масштабных логических компендиумов – “Суммул” (Раймунд Луллий, Н.Николетта Венецианский, Петр Испанский и др.) – главным образом 14 в.

В рамках схоластической логики 2-го и 3-го периода были подняты и зачастую разрешены многие классические логические проблемы, фактически заложены теоретические и операциональные основания математической логики, внесен вклад в развитие логики высказываний. В целом в рамках С. осуществлен значительней сдвиг в дисциплинарном развитии логики: это и учение о синкатегоремах (логических категориях); и теория логического следования Иоанна Дунса Скота; и основы теории импликации Раймунда Луллия; и теория субпозиции (допустимых подстановок значения терминов); и теория семантических парадоксов Альберта Саксонского; и анализ роли функторов в формальной структуре высказывания; и вопросы силлогистики и аксиоматики (в частности, фундаментальное исследование аксиоматическо-дедуктивной процедуры); и теория беспредпосылочности (“независимости”) предположений как “обстоятельств” (obligatio), т.е. сознательных формулировок аксиом апологетируемой системы таким образом, чтобы из них не выводились противоречащие системы исследования; и методология сопоставления взаимоисключающих высказываний (идущая от “Да и нет” Петра Абеляра); и анализ Раймундом Луллием логического характера вопросительных предложений и соотношений конъюнктивных и дизъюнктивных логических констант. Раймундом Луллием предложен метод изображения логического характера вопросительных операций посредством системы кругов, каждый из которых репрезентирует определенную группу понятий (вошел в культуру под названием “кругов Эйлера”), изобретена первая “логическая машина” для такого моделирования, высказан ряд идей, впоследствии легших в основу комбинаторных методов в логике. В обшекультурном плане феномен С. является уникальным продуктом равно глубинных н альтернативных друг другу установок европейской культуры: христианской системы с презумпцией веры как аксиологического максимума, с одной стороны, и базисного инструментализма, операционализма мышления – с другой. И если патристика демонстрирует первую попытку систематизации христианства, то С. представляет собой попытку его рационализации и концептуализации. Воплощая своим возникновением концепцию “двойственной истины”, параллелизма разума и веры, реально С. культивирует спекулятивное рассуждение как доминантный стиль мышления, в рамках которого таинство веры и апостольская керигма выступают предметом формально-рассудочных умозаключений. В схоластических апориях (может ли Бог убить самого себя или сформулировать для себя неразрешимую задачу?) происходит практически тотальная десакрализация содержания веры. Однако еще меньше сакральной трепетности в тех, казалось бы фиксированно проортодоксальных схоластических рассуждениях, которые ставят своей целью именно обоснование Божьей сакральности. Например, у Иоанна Дунса Скота: знание не есть ни чистая активность (от субъекта к объекту), ни чистая восприимчивость (от объекта к субъекту), но возникает на стыке их взаимодействия и зависит как от субъекта, так и от объекта, – однако пропорция этой зависимости не всегда одинакова: так, при богопознании посредством откровения зависимость знания от познаваемого объекта наиболее велика. В теистском контексте описание видения Бога, которое в силу остро личностной его персонификации есть не что иное, как “взгляд в очи Божьи”, встреча с его “взыскующим и огненным взором” – в категориях субъект-объектной процедуры не может не выглядеть кощунственно. Строго говоря, при наличии эксплицитно презентированной установки С. на использование философии в целях теологических концептуализации (знаменитое “философия есть служанка теологии”, предложенное еще в рамках патристики), в контексте С., тем не менее, практически невозможно дистанцировать между собою философию и теологию, поскольку ни один общепризнанный критерий их дифференциации применительно к С. вообще не срабатывает. Прокламируя примат богооткровенной истины над истиной позитивного знания и непререкаемый авторитет Священного Писания и Священного Предания, в своем реальном интеллектуальном усилии С. по всем параметрам фактически остается чисто рациональной деятельностью логико-спекулятивного плана, а тезис о “богодухновенности” Священного Писания и конституирование последнего в качестве канона остро прорезонировали в С. с трактовкой логики как “каноники”. Кроме того, по отношению к феномену веры С. демонстрирует сколь не сформулированную эксплицитно, столь же и ощутимую презумпцию “понимаю, дабы уверовать” (позиция, в сущности, кощунственная для вероучения теистического типа с их идеей безусловного доверия к Богу и однозначно оцененная ортодоксией в качестве еретичной). Иначе говоря, формально выступая официально признанным институтом ортодоксии, С. на деле фундируется методологическим принципом, к которому ортодоксальная церковь всегда относилась чрезвычайно осторожно. В данном аспекте С. лишь репрезентирует общую для теологии амбивалентность оснований, выражающуюся в установке на концептуализацию принципиально иррационального. В качестве типовой познавательной процедуры для С. выступает работа с текстом; теория “двойственной истины” задает параллелизм текстов-репрезентатов: Священных Писания и Предания (истина веры), с одной стороны, и Аристотеля с сопровождающим массивом комментариев (истина знания) – с другой. Феномен веры оказывается практически выведенным за пределы процесса богопознания: вечная истина уже представлена в текстах (как в тех, так и в других), нужно лишь интерпретировать, раскрыть герметичный текст, сделать явленным его содержание, что осуществимо на основе чисто логических процедур, ибо актуализация истины предполагает силлогистическое выведение из текста всей полноты его содержания, т.е. всех возможных следствий с последующей их интерпретаций. В этой системе отсчета вера как принципиально алогичный, не рационализируемый и не могущий быть формализованным в тексте феномен фактически не дается С. в качестве объекта. Парадокс и трагедия С. заключается в том, что признание этого обстоятельства столь же губительно для нее, как и его отрицание (подобно абеляровскому тезису о рациональной доказуемости догматов). На протяжении всей своей истории С. подвергалась нападкам со стороны поборников “чистой веры” (Лафранк, Бернар Клервоский), и на протяжении всей ее истории каждая усмотренная в ее разнообразии ересь были ни чем иным, как чуть боле сильным или – чаще! – чуть более явным креном в рационализм. Так, например, Уилльям Оккам, высказывавший в духе номиналистической критики реализма четкие логико-рациональные требования к теоретическому рассуждению (известный принцип “бритвы Оккама”: не множь сущности сверх необходимого) приходит на этом основании к выводу о противоразумности догматов (при канонической томистской “сверхразумности”), за что и был привлечен к суду папской курии по обвинению в ереси, четыре года провел в заточении в Авиньоне; оккамизм, распространивший требования логической безупречности на канонические доказательства бытия Божьего (в частности, телеологическое и космологическое), неоднократно осуждался папством (1339, 1340, 1346, 1474). Таким образом, не одобряя “книжников”, христианство породило традицию книжной учености, спохватившись лишь в 13 в. – в лице Франциска Ассизского, вновь выступившего против книжников, живущих ради книжной мудрости, а не любви Божьей. Неспроста Эко задает монастырское пространство как пространство “людей, живущих среди книг, в книгах, ради книг”. Для христианского Средневековья в целом характерен образ мира как книги Божьей, общая напряженная семиотизация мировосприятия: Божественные знаки, знамения, предзнаменования (ср. более поздние отголоски у Симеона Полоцкого: “Мир сей преукрашенный книга есть великая”). Описанная ситуация дает основания для сформулированной в рамках неотомизма идеи, что христианской философии как таковой никогда не существовало, что само понятие христианской философии является внутренне противоречивым, ибо его объем и содержание принципиально несопоставимы, – правомерно говорить лишь о философах-христианах (Ф. Ван Стеенберген). Относительно роли и места С. в традиции европейской ментальности можно сказать, что С. в полной мере заслуживает право на апологию ее как культурного феномена. От эпохи Возрождения, выступившего с резкой критикой медиевальных традиций, само слово “С.” стало использоваться в качестве инвективы, приобретя значение пустого умствования, бессодержательной словесной игры (между тем как именно языковые игры сделали Европу Европой: см. “Игру в бисер” Гессе). Классическая западная культура немыслима вне схоластического средневековья по меньшей мере, по трем причинам: во-первых, благодаря С. в истории европейской культуры не “прервалась связь времен”: именно она явилась звеном преемственности, сохранив и транслировав в медиевальной культуре на фоне аксиологически акцентированного иррационализма интеллектуальные навыки рационального мышления и многие аспекты содержания античного философского наследия; во-вторых, заданная С. традиция понимания школы, канона как ценности явилась необходимым противовесом (вектором здорового консерватизма и эволюционизма) для новоевропейской установки на тотальную оригинальность и безудержное ниспровергание основ; в-третьих, С. внесла серьезный содержательный вклад в развитие европейской интеллектуальной традиции как в области логики (становление европейского стиля мышления), так и содержательно: вплоть до эпохи Просвещения и немецкой философской классики философия пользовалась категориальным аппаратом, во многом разработанным именно в рамках и усилиями С., многие схоластические термины вошли в обиход в неклассических формах современного философствования, как, например, понятие интенциональности (через Брентано). (См. также Реализм, Номинализм, Концептуализм, Терминизм, Томизм, Скотизм, Средневековая философия.)